Четверг . 28 Март . 2024

Сегодня — 40 дней со дня ухода из жизни замечательного человека, ветерана Военно-Морских сил России, контр-адмирала Меджида Махмудовича Тхагапсова.
Предлагаем вашему вниманию отрывок из очерка известного российского писателя Гария Немченко, посвященного М.М. Тхагапсову.
Было это лет пятнадцать назад. В разогретом летней жарой Майкопе шел мимо центрального рынка, по противоположной стороне Пролетарской улицы, как вдруг за спиной послышались настырные гудки легковушек.
С уверенностью старожила подумал: опять свадьба! Начнут сейчас бабахать из ружей — от этих кавказских штучек и в Москве уже не укроешься! Обернулся глянуть на зеленые флаги с адыгской символикой, которыми наверняка размахивают участники свадебного поезда. И вдруг, вдруг...
Разномастные легковушки уже неслись мимо, и над каждой полоскался Андреевский флаг, белый с синим, а в салоне и тут, и там прямо-таки взрывалось: «Ур-ра!.. Ур-ра-а! Ур-р-а-а-а-а!.»
Спросил у пожилого адыга, который тоже остановился поглядеть на странный кортеж:
— Русские ребята?
— Есть и русские, есть, — охотно отозвался адыг. — Но больше   черкесов... Там эти, знаешь? — приподнял полусогнутую пятерню, словно держал в ней невидимый бокал, и лицо у него сделалось не только строгое — торжественно-суровое. — «За то, чтобы число погружения равнялось числу всплытия...» Это Тхагапсов все!
— Кто-кто? — невольно переспросил.
— Меджид Тхагапсов! — и дружелюбно посочувствовал. — Ты нездешний?.. Это адмирал наш. С севера. А сегодня день Морского флота... Они тут каждый год так!
Хорошо помню, как дома тут же взялся названивать и адыгским друзьям, и русским коллегам: расскажите об адмирале подробней!.. А нет ли его номера телефона?
Домашний телефон Тхагапсовых упрямо молчал. Дозвонился я на третий-четвертый день. Уже в будни.
Голос адмирала был вежлив, но полон достоинства.
Конечно, найдет время повидаться. Жаль, что не завтра-послезавтра. Уезжает на несколько дней в аул.
Потом уехал я. На несколько месяцев. Тоже в аул. Только в очень большой. В Москву. Потом...                          
Да мало ли, при сумасшедшем ритме «большого аула» причин отложить даже срочные дела. Не говоря о благих намерениях.
И в очередной раз опять вспомнил о Тхагапсове уже недавно, когда мне позвонил Тимур Барчо, сын старых майкопских друзей Кима и Галины. Оказалось, привез передачу от родителей. И приглашает на торжественный вечер, посвященный 95-летию ДОСААФ России. Смогу ли завтра прийти?
Он звонил из Москвы, а я как раз на родной Кубани подлечивался, в  Лабинске.
С невольной виной взялся объяснять, что при всем желании увидеться не смогу. Полюбопытствовал, конечно: как сам-то?.. При очень непростой в наше время «досаафовской» должности.
Тимур ответил с искренним прямодушием: давно бы не выдержал, сбежал. Если бы не помощь старших. Многое только благодаря им и держится. Если бы не авторитет таких ветеранов, как Тхагапсов...
Тимур еще не договорил, у меня вырвалось: как там адмирал?
— Не только полон энергии. Он прямо-таки заряжен на помощь тем, кто в ней нуждается... — и в тоне у Барчо-младшего прибавилось прямо-таки восторженного почитания. — Между прочим он книгу написал, представляете? Вам наверняка будет интересно...
Как в воду глядел Тимур. Еще из Лабинска я позвонил в Майкоп поэту Давлету Чамокову, попросил: будешь передавать мне в Отрадную свой новый сборник — прибавь к нему, пожалуйста, не только каталог с выставки Петуваша, будь другом, поищи там по магазинам книгу адмирала Тхагапсова, она год назад вышла.
— Считай, она уже у тебя, — в полунасмешливой своей манере заверил Давлет. — У нас с Меджидом не только добрые отношения. Я его дальний родственник...
Укорил его:
— Что ж ты молчал?!
Он опять с нарочитым спокойствием произнес:
— Я это должен был афишировать? А ты не спросил.
Но вот они, наконец, передо мной: привезенные женой из ее родного Майкопа книги.
С первых же страниц своего документального повествования Адмирал задал ему такую высокую планку, что пришлось чуть ли не с восхищением подумать: да что же это?.. Переложение кодекса чести черкеса, «Адыгэ хабзе», на сдержанный и временами строгий язык морского офицера? С его удивительной, суровой жизнью, несгибаемым стержнем которой и в самом деле является не только полузабытая нынче сыновья верность долгу перед Отечеством. Основой этой жизни стала та самая высокая «человечность», выше которой нет ничего в нравственном законе горца.
Хорошо понимаю, что этому суждению можно и не поверить. Но какая трогательная нежность, какое большое и чуткое сердце скрыто за скупыми, бесхитростно выстроенными строками!
Коли считается, что сибирские холода вымораживают все дурное и делают человека чище, что говорить о Заполярье?! Где по-особому, это наверняка, думается о своей теплой и зеленой малой родине. Об Адыгее. Где выше цена всему  — твердому слову, верному товариществу, любви.
Невольное возвращение «на круги своя»? К «Адыгэ хабзе»? Кодексу, который адыгский мальчик должен знать с пеленок.
А имена мыслителей взяты из «Приложения 1», помещенного в конце мемуаров Адмирала. Предупредивший читателя, что никогда не вел дневников, считая это «женским занятием», любимые в молодости «Афоризмы» он поместил перед «Датами основных событий».
Не потому ли, что в определенном смысле они, и действительно, этим «событиям» предшествовали? Более того: формировали их. Готовили. В начале, как известно, было Слово.
Но вот среди «Афоризмов» — известный стих Киримизе Жанэ: «Если где-то в кругу молодых / Держит речь седовласый старик, / Ты не вздумай его перебить, / Придержи свою гордость и прыть. / Уважай его возраст седой — / У адыгов обычай такой».                                 
Не сомневаюсь, что они были хорошо знакомы, Киримизе и Меджид. Но кроме вполне понятного уважения к достойному человеку, не означает ли публикация известного его стиха еще и вот что: обращенного к нынешним молодым желания Адмирала непременно быть услышанным? И — быть понятым.
Ведь «заклятые друзья» России сделали все, чтобы разъединить поколения. Истовое служение Отечеству наших старших они стараются превратить в дело чуть ли не предосудительное. И в этом смысле опыт Адмирала, сумевшего сплотить вокруг себя не только ровесников, но и людей куда моложе, — этот опыт бесценен.
Как мне хотелось обо всем этом с Адмиралом поговорить! Для начала — хотя бы по телефону.
И почему Давлет не положил в подписанный мне Тхагапсовым экземпляр книги номер его мобильника?.. Небось, опять скажет: а ты не просил.
Но Давлет, когда позвонил ему, сказал вдруг иное: «Похоронили вчера Адмирала!.. Что случилось?.. Да в том-то и дело: вроде бы ничего такого. Перед Днем Советской Армии пригласили, как всегда, в администрацию города. Говорят, успел даже речь произнести. А сел на место, и — все! Отлетела душа».
Давно я не испытывал такого внезапного чувства горькой вины...
Книгу мне он подписал еще 20 января. Дня через три-четыре она была у меня в станице. Еще через несколько дней позвонил Тимуру Барчо. Поблагодарил: книга удивительная, молодец, что сообщил о ней. А то бы так и не знал! Передай, пожалуйста, Адмиралу, что из Москвы ему тут же позвоню.                              
Предотъездные хлопоты. Хлопоты по приезду... Все откладывал звонок на потом.
Нынче мир, как, может быть, никогда прямо-таки ощутимо заряжен болями и тревогами. Показалось, почувствовал теперь, что их вдруг сделалось больше: не стало одного из тех, кто мужественно, без оглядки брал на себя и общие заботы, и  общую боль.
Знаменитое адыгское «зиусхан»? «Беру твою боль»...
А что, если благодаря этому в человеке и жив пока раздираемый неразрешимыми противоречиями «большой дунэй» — белый свет?
И правда, не знал, куда деть себя: взялся вновь листать книгу Меджида.
«Не останешься сиротой! — сказал ей мысленно. — Такие, как ты, — не остаются!»
Мучимый весь день невольной виной и грустными мыслями, вечером позвонил старому другу Юре Пахомову.
И первым делом спросил, есть ли у него пяток минут. И полчаса потом, а то и больше горячо и сбивчиво пытался объяснить московскому другу то, до чего и сам заодно, в течение нашего разговора с ним, мучительно пытался дойти...
До чего прорывался мысленно, как через шторм и туман.
И в самом деле: разве такие, как Адмирал, личности не восполняют тот самый «дефицит общения», которого лишены не только все живущие в сельской глубинке, но еще больше — в «большом ауле», в Москве?
Прямого, как шпага, умного и честного общения, которое нынче подменено бесконечными бездарными сериалами и дурно пахнущими телешоу... разве не прав был покинувший «голубой экран» академик Петр Капица, сказавший, что наше телевидение — сообщество преступников?
И разве вместе с «дефицитом общения» огонь и воду прошедшие, из поколения Адмирала, люди не восполняют также самый трагический нынче в государстве «дефицит» — дефицит веры в Отечество?
— Сказал, что сгоряча начал об Адмирале писать... Как хочешь назвать свою работу? — спросил Пахомов.
— Пока — «Северный черкес».....
— Тогда уж назови... «Полярный» либо — «Арктический». Это все-таки разные вещи: Север и Арктика. Ты — про Новую Землю. Я там хоронил друга. Из экипажа подлодки.
— А ты не мог тогда слышать об Адмирале? Тогда он, правда, был «каплей». Капитан-лейтенант Тхагапсов...
— Я понял, что он был «секретчик», — сказал Юра. — А это такие, брат, люди, что услышишь о них только тогда, когда они сами этого захотят. Но фамилия... фамилия вроде знакомая. А что совершенно точно — так это то, что на офицеров — выходцев с Северного Кавказа можно было всегда положиться. То, что для них «умри, но сделай», — это факт...                                                                     
— А теперь вот и умер, видишь.
И он подхватил:
— Как раз потому, что занят был неподъемным делом! По нашим временам. Как ты говоришь? Пришел к отцам города... Накануне Дня Советской Армии и Военно-Морского флота. Сказал слово...
Переспрашивал об этом уже в третий, а то и четвертый раз, и я опять неопределенно сказал: передали, что-то, мол, вроде этого.
Голос у моего старого товарища переменился. В нем послышалась строгость, окрашенная чуть ли не мечтательностью:
— Пришел. Доложил: «Честь имею!» И — умер... Что может быть достойней?
Утром Пахомов позвонил сам:
— Назови все-таки «Арктический черкес». Сложней для уха, согласен, но в этом больше морской точности. Больше стратегической истины. И жесткой правды.
— Ты старше меня на четыре месяца, — сказал ему. — А я — лицо кавказской национальности. Слово старшего для меня закон.
...Как-то в одной местной газете в Адыгее был опубликован мой очерк «Доброе имя, или Благодарное слово черкешенкам». Позвонивший мне друг из Майкопа задал вопрос: а не стоит ли от автора ожидать такого же проникновенного слова о героических адыгских мужчинах?
И вот так неожиданно для себя начал писать... С горечью в опечаленной душе, как по алфавиту, начавши с «а».
С незабвенного адыгского Адмирала.
Гарий Немченко.



Подписывайтесь на нас в соцсетях:

Комментарии

Для того, чтобы оставить комментарий, необходимо авторизоваться.

Видеоновости