«Сижу над обрывом — внизу мутно пенится Белая, справа облегает ее осенне-желтеющий лесок, а слева — прямо передо мной — в садочках и без садочков, белеют и сереют избы. Так не похоже на город — станица, и только. Но сзади, в желто-голубых просветах деревьев, стынут кирпичные корпуса и мощные трубы дубильного завода... Фабричные ребята тут в красных рубахах, и сапоги мажут «або дегтем, або смальцем, а работницы-девчата с семечками в носовом платочке узелком, только без хусток на голове.
Но лучше всех мой бесподобный Сеня Хватов: живые черные глаза, смуглое лицо, непослушные, как смоль, волосы, резкие угловатые жесты, звучная походка, высокая ширококостная фигура...
Мещанский Майкоп справлял Покров, да еще по старому стилю. Пошли мы с Сенькой на базар. Там оказалась масса фабричных. Шум, гам, столпотворение вавилонское! Девчата — в пестрых одеждах, в ярких шалях и, разумеется! — с семечками. Парни — в сапогах бутылками, в новеньких рубахах со «спинжаками». И помимо всего — карусель с шарманкой и вздыбленными кониками, качели в виде расписных лодочек, с визжащими представительницами прекрасного пола.
Увидели кукольный театр. Балаганчик с брезентовой крышей, огороженный деревянным заборчиком. Написано: «Миханический театр»...
Зашли... На задних скамьях угрюмо сидели отцы семейства, лузгая семечки. Потом игрушечный Петрушка, пища что-то непонятное, дрался с цыганом и городовым, катался верхом, выделывая необыкновенные антраша.
И от всей этой обстановки, от «миханичесого театра», от карусели с шарманкой, от писклявого Петрушки веяло старой-старой Россией. Новая наша живет в Майкопе на дубильном заводе, в комсомольских ячейках, в повышении производительности труда, в юных пионерах. Живет и здесь, на базаре, в книжном ларьке «Буревестник», в Хватове, путешествующем со мной по базарной грязи, — живет, должно быть, и во мне».
Давая яркие образы кубанских активистов комсомола, Александр Фадеев подчеркивал, что они болеют душой за все недостатки, но новое, что замечают они, захватывает их и если не перерождает окончательно, то, всяком случае, «поставило на нашу новую, советскую дорогу».
«Наши хлеборобы, Саша, — говорила мне Соня Божко, — выписывают из Германии пять «Фордзонов». Пять «Фордзонов», Саша! Через десять лет нельзя будет узнать нашей Кубани!»...
«И вот слушая Соню, — продолжает А. Фадеев, — я подумал: «Да! Как изменилась Расея! Пильняк пишет целые романы о том, как в российских болотах кричат русалки и ухают сычи, как триста лет тому назад. Но Соня — скромная, молчаливая, типичная «старая» казачка Соня — почувствовала, как меняют расейский лик все эти «фордзоны», комсомолы».

Подписывайтесь на нас в соцсетях: