Первое наше знакомство с Анной Довлетбиевной Чамоковой произошло по телефону. В ответ на мой звонок на другом конце провода ответил тихий, интеллигентный и совсем молодой голос. Зная о возрасте будущей героини, 
засомневалась, по адресу ли попала. Договорились о встрече.
В большом, заставленном недоделанными декорациями и всем тем, чему еще предстоит стать будущей одеждой сцены, цехе, который является рабочим местом для художников и русского, и национального театров, я ее узнала сразу. Статная, красиво седеющая женщина с удивительно просветленным лицом и добрыми глазами. Человек, изо дня в день создающий таинственную красоту закулисья, на мой взгляд, и не может выглядеть иначе, как добрый, слегка уставший ангел, благодаря волшебным прикосновениям которого грубый серый холст может превратиться в небесную лазурь, а простая картонная коробка — в блистающий кованым железом сундук чародея... Вот и сейчас ее длинные сильные пальцы привычно разминают грубую массу черного пластилина. Пройдет день или два, и эта бесформенная масса преобразится в золотой ритон, поражающий блеском и изяществом тончайших линий. Волшебница? Ну конечно! А как же иначе?
В ауле Кабехабль, где родилась и выросла Анна Довлетбиевна, не было ни художественной школы, ни, кажется, и самих художников. В школе ей всегда хорошо давались такие предметы, как рисование и черчение, но особенно она любила химию. А потому, когда пришло время выбирать профессию, поступила
в Адыгейский пединститут на химико-биологический факультет. Но по стечению обстоятельств на третьем курсе учебу пришлось оставить.
Вышла замуж, родились дети... Но душа требовала какой-то новой «пищи». И совершенно случайно Анна услышала по радио о наборе в художественную студию майкопского Дома народного творчества. Своего педагога по изо, практически, подарившего ей путевку в жизнь, Анна Довлетбиевна помнит по сей день — это Виктория Ивановна Шведова, немало вложившая в своих учеников, чтобы изображенные ими на холсте предметы, элементы природы пробуждали в человеке не менее светлые чувства, чем их живые прототипы.
Еще до завершения курса обучения ей предложили поработать художником в библиотеке, а потом пригласили в городской парк. Старожилы прекрасно помнят, что в 70 — 80-х годах прошлого столетия жизнь в парке просто бурлила. Одних только художников-оформителей в штате насчитывалось 20 (!) человек.
В начале 90-х настали другие времена, и многим тогда пришлось искать работу, а порой и вовсе менять род деятельности. После долгих поисков судьба в лице доброй соседки привела ее в Русский государственный драматический театр им. А.С. Пушкина.
Анна Довлетбиевна ходить в театр любила и, как профессионал, не могла не обращать внимания на декорации. Но вот чтобы собственноручно работать над такими огромными, фантастическими холстами...
А вот директор театра Николай Антонович Иванченко в творческих способностях претендентки на должность почему-то не сомневался и, несмотря на волну сомнений, накрывшую Анну Довлетбиевну после первого же посещения художественного цеха, убедил остаться.
Осталась. На долгих 15 лет.
— Моим первым заданием было нарисовать камыши для задника. Как рисовать камыши я, конечно же, знала. И, по моему мнению, изобразила растительность очень натурально. Правда, не учла некоторых театральных требований. Подошедшая принимать работу завцехом Галина Буракова резюмировала: «Белым проведи». Каким белым? Откуда белый цвет в камышах? Стала осторожно добавлять тоненьких светлых линий, а Галина, понаблюдав за моими сомнениями, взяла кисть, окунула в белую краску и... р-раз! Я думала, что это неприемлемо вообще! А Галина пояснила: «При специфичном освещении на сцене будет смотреться так, как нужно». До сих пор я вспоминаю эти белые камыши.
В коллектив А. Чамокова влилась удивительно легко.
— Народ тут всегда был очень доброжелательный. Никто никогда не упрекнул меня, что я чего-то не умею, что-то делаю не так.
Надо сказать, что, несмотря на принадлежность к разным театрам, художники продолжают жить здесь практически одной семьей. Как раз по краю стола Анны Довлетбиевны проходит символическая граница, но разве можно разграничить творчество? Жизнь театрального закулисья — то штиль, то аврал (если близится час сдачи спектакля). И каждый из работников цеха знает, что в трудную минуту никто из коллег в помощи не откажет и непременно поддержит и советом, и делом.
— Каждый раз даю себе зарок: сдаем спектакль, и я ухожу, — делится художница. Но, подумав, снова остается. — А куда ж я без театра? Что дома делать буду? Внуками заниматься? Но я и так успеваю.
К слову сказать, у Анны Довлетбиевны четыре внучки, один внук и один правнук. Ему пока всего четыре года, и бабушкину работу он оценивает исключительно из зрительного зала. А вот все внуки прошли через художественную мастерскую Русского театра. Лет с 7-8 и до 15 это было их любимым местом обитания. И ходили они сюда не развлекаться, а бабушке помогать.
Станет ли кто-нибудь из них продолжателем дела бабушки? Пока вопрос. Но одна из внучек уже учится в художественной школе и намерена продолжить образование в училище.
Под занавес разговора я замечаю на краю стола рисунок человеческого сердца во всех анатомических подробностях. Оказывается, эскиз реквизита для будущего спектакля. И по замыслу режиссера это сердце на сцене должно... светиться. Как? Придумают, как говорится, по ходу пьесы. Но мне кажется, это светящееся сердце могло бы стать символом всех тех людей, которые вкладывают свои сердца и души в творчество и которых мы, зрители, никогда не увидим на сцене. Но без их вдохновенного труда вряд ли театральные постановки так проникновенно трогали бы наши собственные души.
Вера Корниенко.

Подписывайтесь на нас в соцсетях: